Евлоев И.М. Правовая определенность: принцип или критерий?

Правовая определенность: принцип или критерий?

Евлоев Ильяс Муслимович,

судья Конституционного Суда Республики Ингушетия,

старший преподаватель Института экономики и правоведения г.Назрань

В последние годы в российской судебной практике достаточно прочно обосновалось понятие правовой определенности, под которой в широком смысле понимают стабильность правоотношений и их правового регулирования, ясность относительно наличия прав и обязанностей и неизменность существующего правового статуса.

В более узком смысле правовая определенность упоминается, как минимум, в трех аспектах. Наиболее часто речь идет о невозможности пересмотра вступивших в силу судебных актов, с целью поддержания стабильности и неопровержимости окончательных выводов суда[1]. Второй аспект связан с деятельностью конституционных судов, которые рассматривают дела в случае обнаружившейся неопределенности в вопросе о том, соответствует ли Конституции закон или иной нормативный акт. С этой позиции правовая определенность рассматривается как критерий допустимости обращения в органы конституционной юстиции[2].

И наконец, определенность выступает мерилом оценки нормативного правового акта с точки зрения его недвусмысленности. Суды, анализируя нормативный акт, все чаще выясняют, достаточно ли он четко сформулирован и не содержит двойственности как в толковании, так и в правоприменительной практике.

Более подробно рассмотрим последний аспект. Впервые о недопустимости неопределенной формулировки правовой нормы Конституционный Суд Российской Федерации упомянул в своем Постановлении от 25 апреля 1995 г. №3-П «По делу о проверке конституционности частей первой и второй статьи 54 Жилищного Кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданки Л.Н. Ситаловой».

Давая оценку установленному Жилищным кодексом Российской Федерации порядку вселения в жилое помещение, Суд указал, что «положение части первой статьи 54 Жилищного кодекса РСФСР о праве нанимателя на вселение других граждан в занимаемое им жилое помещение «в установленном порядке» носит бланкетный характер. Неопределенность его юридического содержания не позволяет ответить на вопрос, какой орган и каким актом должен устанавливать этот порядок, и порождает произвольное понимание того, что он означает по своему существу» [3], что может привести к нарушению конституционного права граждан на жилище и произвольному лишению их жилища.

В этом Постановлении не было сформулировано понятие правовой определенности нормы, однако закрепление в решении самой идеи необходимости оценки нормативного акта с точки зрения его понятности и точности юридической формулировки явилось первым шагом к разработке данного института.

В дальнейшем Конституционный Суд РФ стал все чаще применять эту категорию для обоснования своей позиции.

Тем не менее, за прошедшие полтора десятка лет в судебной практике не достигнуто единообразного подхода к этому институту, не определена четко его правовая природа.

В Определении от 14 июля 1998 г. №86-О «По делу о проверке конституционности отдельных положений Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» по жалобе гражданки И.Г. Черновой» Конституционный Суд РФ охарактеризовал правовую определенность закона как принцип[4]. Впоследствии в судебной практике применительно к этой категории стало использоваться понятие «критерий».

В частности, раскрывая содержание нормативно-правовой определенности в Постановлении от 15 июля 1999 года №11-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений Закона РСФСР «О государственной налоговой службе РСФСР» и Законов Российской Федерации «Об основах налоговой системы в Российской Федерации» и «О федеральных органах налоговой полиции», Конституционный Суд РФ указал, что «общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (ст. 19, ч. 1 Конституции РФ), поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования нормы всеми правоприменителями.»[5].

Исходя из этой позиции, определенность правовой нормы – это ее необходимый атрибут, обусловленный конституционным принципом равенства всех перед законом и судом. В основе применения этого критерия названы конкретные, обозначенные в Конституции Российской Федерации принципы – всеобщее равенство и верховенство закона.

В последующем в своих решениях Конституционный Суд Российской Федерации стал применять оба этих термина: и «критерий»[6], и «принцип»[7].

В Постановлении от 11 ноября 2003 г. №16-П «По делу о проверке конституционности положений пункта 2 статьи 81 Закона Челябинской области «О бюджетном устройстве и бюджетном процессе в Челябинской области» в связи с запросом Челябинского областного суда» Конституционный Суд РФ ставит знак равенства между «критерием определенности» и «принципом определенности», используя одно понятие после другого в качестве его синонима[8] и фактически отождествляя их.

Единое мнение отсутствует и в практике региональных конституционных (уставных) судов. Если одни суды, выявляя неопределенную норму, говорят о нарушении принципа правовой определенности[9], то другие указывают на то, что норма не отвечает критерию правовой определенности[10].

Между тем, понятия «критерий» и «принцип» означают далеко не одно и то же. Само слово «критерий» произошло от греческого kriterion - средство для суждения и согласно Философскому энциклопедическому словарю означает признак, на основании которого производится оценка, средство проверки, а также мерило оценки[11]. Такой же смысл этому термину придается в юриспруденции[12].

Таким образом, критерий - это некий инструмент, позволяющий оценить объект (в нашем случае – норму права) с точки зрения объективно существующей аксиомы, посыла, не вызывающего сомнения. Для того, чтобы дать оценку правовой норме, как соответствующей или не соответствующей критерию правовой определенности, необходимо установить некий «якорь», базовую норму, по отношению к которой критерий и выступает мерилом. В судебной практике таким якорем выступают принцип законности и принцип равенства всех перед законом и судом.

Суд, анализируя норму и делая вывод, что она не соответствует критерию правовой определенности, вынужден констатировать, что такое положение вещей приводит к нарушению равенства всех перед законом и судом.

Несколько по-иному обстоят дела с понятием «принцип», которое переводится с латинского как «основа, начало». Тот же Философский энциклопедический словарь определяет принцип как «исходный пункт, первооснова, самое первое»[13]. В юриспруденции под принципами права понимают основные, исходные начала, положения, идеи, выражающие сущность права, одним из свойств которых является самостоятельное регулятивное значение[14].

Рассматривая правовую определенность как принцип,  суд не связан с необходимостью увязывать его с иными принципами и нормами. Имея самостоятельное регулятивное значение, принцип правовой определенности достаточен для исключения не соответствующей ему правовой нормы из правового поля. Таким образом, несмотря на одинаковые правовые последствия применения обоих терминов (признание неконституционной нормы, не отвечающей требованиям правовой определенности), различным будет как обоснование позиции суда, так и значимость, степень легитимности такого обоснования.

Кроме того, если рассматривать нормативно-правовую определенность как критерий, то она, являясь средством, представляет собой своего рода минимальную константу, не требующую развития в иных понятиях и использования других средств. Наряду с ясностью и недвусмысленностью, она выступает инструментом подтверждения или опровержения соответствия нормы принципам верховенства закона и равенства всех перед законом и судом.

Если же это принцип, то он может иметь набор инструментов для проведения их посредством анализа правовой нормы. В этом случае инструментами юридического обоснования правовой определенности нормы могут выступать четкость, конкретность и полнота ее изложения, доступность для уяснения, невозможность двойственного толкования, согласованность с другими нормами и т.д. Суд, исследовав норму с помощью этих категорий, может сделать вывод о том, отвечает ли она принципу правовой определенности.

Учитывая изложенное, представляется целесообразным выработка единого подхода к правовой природе этого института.

При этом, естественно, нельзя не учитывать позиции Европейского Суда по правам человека, в практике которого правовая определенность получила достаточно детальное развитие и который рассматривает его именно как принцип («the principle»).

В решении от 26 апреля 1979 г. по делу «Санди Таймс против Соединенного Королевства» Европейский Суд указал на необходимость соответствия норм принципу правовой определенности (the principle of legal certainty)[15]. Суд отметил, что «норма не может считаться «законом», если она не сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение».

Эта позиция в последующем неоднократно подтверждалась Европейским Судом в своих решениях, в том числе с участием Российской Федерации[16].  

В научной литературе также преобладает мнение, что данная категория является принципом, причем в некоторых работах его относят к числу принципов международного права[17].

По мнению Бондаря Н.С. правовая определенность является универсальным принципом, но в то же время он указывает, что это не самоцель, а «средство достижения, обеспечения единства правоприменительной практики и соответственно равенства всех перед законом»[18]. Таким образом, можно говорить о подходе к этому понятию как своего рода «неглавному» принципу, второстепенному по отношению к основным принципам, таким как, например, равенство и верховенство закона.

Эта мысль прослеживается и в особом мнении судьи Конституционного Суда РФ Г.А. Гаджиева, который отметил, что «принцип правовой определенности является частью нормативного содержания конституционного принципа верховенства права <…> Принцип правовой определенности не должен вступать в противоречие с конституционным правом на равенство перед законом»[19].

При таком подходе определенность выступает уже не как инструмент или мерило принципа равенства перед законом, а как один из его аспектов, его элемент, приобретший самостоятельное значение.

Именно такой подход превалирует в последнее время в практике Конституционного Суда Российской Федерации, который, не относя рассматриваемую категорию к фундаментальным принципам права, тем не менее, исходит из ее достаточности для признания или непризнания нормы неконституционной.

В частности, в Постановлении от 20 декабря 2011 г. №29-П «По делу о проверке конституционности положения подпункта 3 пункта 2 статьи 106 Воздушного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами Закрытого акционерного общества «Авиационная компания «Полет» и открытых акционерных обществ «Авиакомпания «Сибирь» и «Авиакомпания «Ютэйр» Конституционный Суд РФ отметил, что «самого по себе нарушения требования определенности правовой нормы, влекущего ее произвольное толкование правоприменителем, достаточно для признания такой нормы не соответствующей Конституции Российской Федерации»[20].

В этом Постановлении, как это ни парадоксально, не содержащем слова «принцип определенности», сформулирована позиция, характеризующая правовую определенность как нечто основное, самодостаточное, как одну из сущностных идей права, не нуждающуюся в дополнительных доказательствах. Исходя из этого, нормативно-правовую определенность следует рассматривать именно как принцип.

Место принципа правовой определенности в иерархической структуре общеправовых принципов отражено в утверждении В.Д. Зорькина о том, что это «необходимая предпосылка реализации равенства перед законом и судом, а в конечном счете – фундаментального правового принципа формального равенства»[21].

Таким образом, есть все основания считать нормативно-правовую определенность самостоятельным правовым принципом, направленным на обеспечение равенства всех перед законом и судом.